Я всех чужих зову на ты душа поет и рвется в поле
Игорь Северянин (псевдоним Игоря Васильевича Лотарева) (1887— 1941) родился в Петербурге, сын офицера. Учился в Череповецком реальном училище. Начал печататься в 1905 г. в провинциальных газетах. Первый его сборник стихов «Зарницы мысли» вышел в 1908 г. С 1911 г. глава эгофутуристов, выпускавших га-зету «Петербургский глашатай». Книги стихов Северянина: «Громокипящий кубок» (1913) выдержал за два года семь изданий), «Златолира» (1914), «Ананасы в шампанском» (1915), «Victoria Regia» (1915), «Поэзоантракт» (l915). В феврале i31S г. на вечере в Политехническом музее в Москве был провозглашен публикой «Королем поэтов». Вторым был Маяковский. В марте тоге же года уехал в Эстонию и скоро оказался отрезанным от родины. В Россию больше не возвратился, хотя и тосковал по ней. Не удалось ему, несмотря на его горячее желание, вырваться на родину и в июне 1941 г., когда Эстонию захватили немецко-фашистские войска. Он скончался в Таллинне.
Нет, положительно, искусство измельчало,
Не смейте спорить, граф, упрямый человек!
По пунктам разберем, и с самого начала;
Начнем с поэзии: она полна калек.
Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга,
А критика дала ему поэта роль.
Поэт! Хорош поэт. ходячая малага.
И в жилах у него не кровь, а алкоголь.
Как вы сказали, граф? До пьянства нет нам дела?
И что критиковать мы можем только труд?
Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:
Неинтересно мне. Тем более, что тут
Навряд ли вы нашли занятные сюжеты,
Изысканных людей привычки, нравы, вкус,
Блестящие балы, алмазы, эполеты,
О, я убеждена, что пишет он «en russe»
Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,
Аристократам мысли, чувства и идей,
Неинтересен он, бряцающий на лире
Руками пьяными, безвольный раб страстей.
Ах, да не спорьте вы! Поэзией кабацкой
Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз нет!
Талантливым не может быть поэт
И как одет! Mon Dieu! Он прямо хулиган.
Вчера мы с Полем ехали по парку,
Кого же воспоет такой мужлан. кухарку?!
Смазные сапоги, оборванный тулуп,
Какая-то ужасная папаха.
Сам говорит с собой. Взгляд страшен, нагл и туп.
Поверите? Я чуть не умерла от страха.
Не говорите мне: «Он пьет от неудач!»
Мне, право, дела нет до истинной причины.
И если плачет он, смешон мне этот плач:
Сентиментальничать ли создан мужичина
Без положенья в обществе, без чина?!
В полях созрел ячмень.
Брожу я целый день
И солнце жжет, паля.
Блуждаю целый день
В сухих волнах земли,
Спущусь к реке, взгляну
Взгрустнется ли,— а ну,
А ну печаль от глаз.
Теперь ли тосковать,
Когда поспел ячмень?
Я всех расцеловать
Хотел бы в этот день!
Не завидуй другу, если друг богаче,
Если он красивей, если он умней.
Пусть его достатки, пусть его удачи
У твоих сандалий не сотрут ремней.
Двигайся бодрее по своей дороге,
Улыбайся шире от его удач:
А его, быть может, ждут нужда и плач.
Плачь его слезою! Смейся шумным смехом!
Чувствуй полным сердцем вдоль и поперек!
Не препятствуй другу ликовать успехом:
Вы идете обычной тропой,
Он— к снегам недоступных вершин.
Прах Мирры Лохвицкой осклепен,
Крест изменен на мавзолей,-
Но до сих пор великолепен
Ее экстазный станс аллей.
Весной, когда, себя ломая,
Пел хрипло Фофанов больной,
К нему пришла принцесса мая,
Его окутав пеленой.
Увы! Пустынно на опушке
Олимпа грезовых лесов.
Для нас Державиным стал Пушкин,
Нам надо новых голосов!
Теперь повсюду дирижабли
Летят, пропеллером ворча,
И ассонансы, точно сабли,
Рубнули рифму сгоряча!
Мы живы острым и мгновенным,-
Наш избалованный каприз:
Быть ледяным, но вдохновенным,
Не терпим мы дешевых копий,
Их примелькавшихся тонов,
И потрясающих утопий
Мы ждем, как розовых слонов.
Душа утонченно, черствеет,
Гнила культура, как рокфор.
Но верю я: завеет веер!
Как струны, брызнет сок амфор!
Он запоет, он воспарит.
Всех муз былого одалисок
В своих любовниц претворит.
И, опьянен своим гаремом,
Сойдет с бездушного ума.
И люди бросятся к триремам,
Русалки бросятся в дома!
О век безразумной услады,
И обветшалой новизны.
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж.
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа.
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
В могиле мрак, в объятьях рай,
Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,
Старая плотина, на плотине танцы,
В танцах поселяне, все навеселе.
Покупают парни у торговки дули,
Тыквенное семя, карие рожки.
Тут бесполья свадьба, там кого-то вздули,
Шепоты да взвизги, песни да смешки.
Я всех чужих зову на ты душа поет и рвется в поле
Мировая Поэзия запись закреплена
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой, в Россию…
Ты шляпу шелковую надень:
Ты в ней особенно красива…
И будет праздник… большой, большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не во сне?…»
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
Художник Эдвард Джонсон
Вешний звон (Триолеты)
«Весенний день» Игорь Северянин
Дорогому К. М. Фофанову
Весенний день горяч и золот, —
Весь город солнцем ослеплен!
Показать полностью.
Я снова — я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы — в бричке по ухабам!
Скорей бы — в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам,
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Имя на поэтической поверке. Игорь Северянин
27 февраля 1918 года, в переполненной публикой Большой аудитории Политехнического музея, состоялся вечер «Избрание Короля поэтов».
В нём участвовали Владимир Маяковский, Константин Бальмонт, и Игорь Северянин
Всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием – это звание было присуждено Игорю Северянину.
Второе место занял Маяковский, третье – Бальмонт. Было замечено, что успех Северянина был Маяковскому явно неприятен…
Игорь Северянин в своих воспоминаниях, особо выделяет насчёт Маяковского одну деталь.
Маяковский, занявший в соревновании 2-ое место, раздражённо бросил в зал:
«Долой королей – теперь они не в моде», а триумфатору Игорю Северянину мягко пояснил: «Не сердись, я их одёрнул – не тебя обидел – не такое время, чтобы игрушками заниматься».
Эпизод застрял в памяти Игоря Северянина, наверное, потому, что поэт и сам пришёл уже тогда к убеждению: довольно, в поэзию играть, пора служить ей всерьёз.
Сегодня подробности этого события почти забыты. Одним оно кажется забавным, другим – значительным и серьёзным.
Звание «Короля поэтов» получил один из самых ярких русских лириков начала ХХ века, поэт «Серебряного века» Игорь Северянин.
Игорь Северянин считал своими предтечами Константина Фофанова (1862-1911) и рано умершую Мирру Лохвицкую (1869-1905).
Игорь Северянин выступал с тремя стихотворениями: «Весенний день», «Это было у моря», «Встречаются, чтоб разлучиться».
Одно из наиболее известных стихотворений Игоря Северянина «Весенний день», посвящённое Константину Фофанову, автор особенно любил исполнять с эстрады:
Душа поёт и рвётся в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы – в бричке по ухабам!
Скорей бы – в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам!
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти трава! Цвети сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
1911год апрель.
При подсчёте голосов, Игорь Северянин голосов на сорок опередил Маяковского.
Из ближайшего похоронного бюро был заранее доставлен взятый на прокат огромный миртовый венок.
Он был возложен на шею тощего, длинного, в долгополом чёрном сюртуке Игоря Северянина, который должен был в венке ещё прочитать стихи.
Венок свисал до колен. Надо признать, что Игоря Северянина, большинство людей, в нашей стране, знают, по начальным строкам стихотворения: «Увертюра», написанного в 1915 году, которые стали почти позывными поэта:
«Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо, остро!».
Игорь Северянин как бы издевался над духовным холопством в этом стихотворении и направляет стрелы сарказма не столько вовне, сколько внутри себя.
Мне же очень нравится малоизвестное широкому читателю, стихотворение:
Я множество разных историй
И песен тогда вспоминал
Про это озёрное море,
Про этот священный Байкал.
Как часто душа иссякала
В желанье вернуться опять.
Я так и не знаю Байкала:
Увидеть – не значит узнать.
1929 год.
Игорь Северянин – псевдоним Игоря Васильевича Лотарева. Необходимо подчеркнуть, что сам поэт всегда писал свой псевдоним через дефис: он воспринимался им как второе имя, а не фамилия.
Игорь Васильевич Лотарев (16 мая 1887 года Санкт-Петербург – 20 декабря 1941 года Таллин) – русский поэт «Серебряного века», родился в Санкт-Петербурге, в семье капитана железнодорожного полка, Василия Петровича Лотарева, который происходил из владимирских мещан.
Мать, Наталья Степановна, урождённая Шеншина, дочь предводителя дворянства Щигровского уезда Курской губернии.
По линии матери, Игорь Северянин находился в кровном родстве с поэтом Афанасием Фетом.
Широкого образования будущий поэт не получил, он закончил четыре класса Череповецкого реального училища, и позже с грустью вспоминал эти годы, ознаменованные уездной скукой, зубрёжкой и чтением любимых авторов:
Майн Рида, Александра Дюма, Виктора Гюго, Ивана Тургенева и Ивана Гончарова, поэтов Алексея Толстого и Алексея Апухтина. Стихи стал писать 8-ми летним мальчиком.
После окончания четырёх классов реального училища, Игорь в 1904 году, уехал к отцу на Манчжурию, в город Дальний, некоторое время жил также в Порт-Артуре (Люйшунь).
Накануне русско–японской войны вернулся в Петербург, к матери. Игорь Васильевич регулярно публиковаться стал с 1904 года.
В 1911 году Игорь Васильевич вместе с товарищами основал литературное направление эгофутуризм.
Возникновение згофутуризма связывают с брошюрой Игоря Северянина «Пролог эго-футуризма». Игорь Северянин покинул группу эгофутуристов менее чем через год.
Расставание было ознаменовано скандалом. Но известность к Игорю Северянину пришла ещё раньше и, как водится, после скандала.
(«Вокруг – виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – упругость пробки!»).
Дословно в стихотворении было написано так –
«Вонзите штопор в упругость пробки,
И взоры женщин не будут робки. ».
Не забывайте, что литература у нас, на Руси, дело священное, дело величайшее».
Двусмысленная слава сопровождала Игоря Северянина всю жизнь и заслонила истинный облик поэта.
О нём писали фельетоны, рисовали карикатуры и шаржи, его пародировали.
Имя Северянина, по словам Ивана Бунина:
«знали не только все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, но даже многие приказчики, фельдшерицы, коммивояжёры, юнкера…»
После избрания «Королём поэтов» 27 февраля 1918 года, Игорь Северянин уже в первых числах марта возвращается в Эстонию, которая после заключения Брестского мира, была оккупирована Германией.
В посёлок Тойла он попадёт через карантин в Нарве и фильтрационный лагерь в Таллине.
В 1921 году Игорь Северянин принял присягу на верность Эстонии и с 5 сентября вступил в эстонское гражданство.
Больше в Россию он уже никогда не попадёт.
Для него началась вынужденная эмиграция. В посёлке Тойла он снимал полдома, у местного плотника Михкелю Круута, жил со своей женой Марией Волнянской – исполнительницей цыганских романсов, дочкой Валерией и своей матерью Наталией Степановной Лотаревой.
Впервые годы эмиграции поэт активно гастролирует в Европе: Латвия, Литва, Польша, Германия, Чехословакия, Финляндия.
В феврале 1931 года поэт добирается до Парижа, где стараниями князя Феликса Юсупова, ему организуют два выступления, на одном из них присутствовала Марина Цветаева.
Марина Цветаева впоследствии рассказывала:
«Единственная радость, за всё это время – долгие месяцы – вечер Игоря Северянина. Он больше чем: остался поэтом, он стал им».
Потом были турне в ноябре 1931 года, в Болгарию, затем в Румынии и Югославии, которые он закончил в апреле 1934 года в Кишинёве.
Это была его последняя заграничная поездка. В эмиграции поэт работает без устали.
Его стихи печатаются во многих русских газетах – В Харбине, Париже, Таллине, Риге, Ковно, Берлине.
В эмиграции вышло более 20-ти его книг, считая и сборники переводов. Значительное число стихотворений до сих пор не опубликовано.
В эмиграции он вырос в большого поэта, певца любви, природы и России, о которой им сказаны эти запоминающиеся слова:
«Неподражаемой России незаменимая земля».
В последние годы жизни Игорь Северянин страдал туберкулёзом в тяжёлой форме.
С началом войны Игорь Северянин хотел эвакуироваться в Россию, но по состоянию здоровья, которое резко ухудшилось, сделать этого не смог.
Скончался Игорь Васильевич Северянин 20-го декабря 1941 года, прожив 54-е года.
Похоронили в Таллине, на центральной аллее Александро-Невского кладбища.
«Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!».
В конце 80-х годов на могиле было установлено гранитное надгробие работы скульптора Ивана Зубака. В Литературном музее Эстонии, в Тарту, среди уникальных архивных материалов, хранится записная книжка Игоря Северянина.
На одной из страниц едва прочитываются строки поэтического дневника:
«Я мог родиться только в России,
Во мне всё русское счеталось:
Религиозность, тоска, мятеж,
Жестокость, нежность, порок и жалость,
И безнадёжность, и свет надежд».
Интерес к творчеству Игоря Северянина в нашей стране временами ослабевал, но никогда не исчезал окончательно, именно потому, что он был истинный поэт, поэт с открытой душой.
У него было замечательное чувство поэзии не только как форма самовыражения, но и как способа существования в мире.
Из поэтического наследия Игоря Северянина.
Судьбою нашей правит Случай,
И у него такая стать,
Что вдруг пролившеюся тучей
Он может насмерть захлестать.
Но он же может дать такое
Блаженство каждому из нас,
Что пожалеешь всей душою
О жизни, данной только раз!
1929 год.
Мы живём, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо, остро!
Весь я в чём-то норвежском! весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! и берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буэров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзо-фарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
1913 год,январь.Петроград.
Быть с чужою вдвоём нелегко,
Но с родною пьянительно сладко:
В юбке нравится каждая складка,
Пьётся сельтерская, как «клико»!
И «сегодня» у нас – как «вчера»,
Но нам «завтра» не надо иного:
Всё так весело, бодро, здорово!
Море, лес и ветров веера!
1913 год.
«Как хороши, как свежи были розы
В моём саду» Как взор прельщали мой!
Как я молил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой!».
Иван Мятлев.1834 год.
В те времена, когда роились грёзы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слёзы…
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут – уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп…
Как хороши, как свежи были розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
1925 год.
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой в Россию…
Ты шляпу шелковую надень:
Ты в ней особенно красива…
И будет праздник…большой-большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан шар земной,
Такой смешной и обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не во сне. »
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
1925 год.
Я всех чужих зову на ты душа поет и рвется в поле
 |
Неизвестно 
